* * *
Закрыться в келье, иль скиту,
Во имя личного спасения…
Но существует мир весенний
В лучистой зелени, цвету.
Что жаждут видеть Небеса? —
Нам не дано ответить точно, —
Бесстрастие ли непорочное?
Или шумящие леса?
И то, и это — создал Он,
И смысл вложил и в то, и в это.
Живет и солнечное лето,
Живет и ледяной сезон.
* * *
Стены серого цвета,
Серого цвета слова.
А за окном лето,
А за окном трава.
Неба кусочек в оправе
Решётка. Стража-гранит.
В ложь превращают правду -
За правду ложь говорит.
* * *
На ухо шепчет обида,
Словно подносит ключи:
«Всё тебе это обрыдло,
Брось и растопчи.
Худого тебе желают,
В прорубь чтоб головой».
И надо же, доверяешь
Мерзости этой живой.
Привяжется – не отрубится,
Привязчивостью сильна,
Видимо у самолюбия
В генах сидит она.
* * *
А на песке лодка
Бедная лодка лежит,
Замыло её плотно,
Ремонту не подлежит.
Черна от мазутного жира,
Дыры отнюдь не от шил.
Своё она отслужила,
Так видно хозяин решил.
* * *
Давно уже замечено,
Овеяно тоской:
Галактика не вечна…
А так же - род людской.
* * *
Мало что изменится,
Всё - своим путём:
Полетит метелица,
Грохнет гром кнутом,
Отжелтеют лютики,
Отшумит вино,
Одолеют путники
То, что им дано.
ТРАГЕДИЯ
На Сылве это было, в летний зной.
На небе облака, как хлопок-вата.
Она слилась в том месте с Чусовой
Подпор воды где, да, широковато.
Шёл катеришко сил стопятьдесят,
Куда идёт, откуда утром вышел?
Компания – три человека – вся.
Все изнывают. Полдень жаром пышет.
От оводов нет спасу даже здесь,
Прокусят хоть ты стой в двойной спецовке.
Пломбирчику б холодного поесть
Или прохладной выпить газировки.
Зачем она в райцентр не подалась?
Зачем она на катер напросилась?
Ну, вот и здесь на пекло нарвалась;
Ну, вот тебе, на славу потусилась..
А он её любил, и как любил,
Четыре года бился-добивался,
Как будто вековой дуб изрубил,
Когда он с нею рядом оказался.
Сказал он все ей о любви своей,
Как он ночей не спал, и плакал даже.
Ей было лестно, лестно было ей.
Но все равно потерян день, загажен.
Он говорил, что он на всё готов,
Она язвила, усмехалась косо:
«И даже в речку прыгнуть без штанов,
И не с кормы какой-то, сразу с носа».
«И прыгну, не задумываясь, да,
Не думай храбреца пустого строю.
Меня всегда поймёт моя вода.
Я с нею с детства был, как брат с сестрою».
Парнишку захватил эмоций шквал
Под катер он нырнул, как раз под брюхо…
Вот так свою он жизнь отпировал,
Под винт попал, и вся тут рассказуха.
Через неделю ровно выплыл сам.
Я видел – он лежал на бонах пирса.
Плыл облак караван по небесам.
Ландшафт всё тот же, никуда не скрылся.
Она в райцентр уехала с утра,
Там был пломбир с шипучей газировкой…
С посёлка набежала детвора,
Чтоб посмотреть, как он лежал неловко.
* * *
Я птицу не поймал удачи,
Жизнь доживаю не спеша,
По мне ничья любовь не плачет,
Не злобится ни чья душа.
Уже сгущает вечер тени,
Глядишь стемнеет и совсем;
Под тридцать лет погиб Есенин,
А Лермонтов под двадцать семь.
Цветаева качалась в петле,
Зарезан Николай Рубцов...
А самой вялой пули нет ли
И для меня, в конце концов.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
На пулю напрашиваться не спешите, сначала изживите вот это:
Как будто вековой дуб изрубил,
Как буд-то дуб столетний изрубил - например так дуб ударный и строка звучит сочнее, а в вашем варианте получается что дуб изрубил кого-то по фамилии Вековой. :-) Комментарий автора: Приму во внимание.
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
